— В двадцатом. Что-нибудь случилось?

— Выйди-ка сюда. Бергер подошел к двери.

— Пятьсот девятому не надо больше бояться, — быстро и отрывисто проговорил Левинский. — Хандке убит.

— Убит? Во время авианалета?

— Нет. Убит.

— Как это случилось? Эсэсовцы что ли зацепили его в тумане?

— Мы его убили. Дошло или нет? Главное, что с ним покончено. Он был опасен. Ну а туман подвернулся как нельзя кстати. — Левинский на миг задумался. — Уж ты-то увидишь его в крематории.

— Если выстрел был с очень близкого расстояния, видны будут следы пороха и ожоги.

— Это не был выстрел. В тумане и неразберихе ликвидировали еще двух бонз. Двух самых одиозных. Один из нашего барака, он предал двоих.

Прозвучал сигнал «отбой». Туман колыхнулся и расступился. Казалось, что взрывы разорвали его на клочья. В нем проглянул кусочек голубизны, которая засияла серебром, — это солнце подсветило его. Как мрачные эшафоты из тумана выплывали сторожевые башни с пулеметами.

Послышались чьи-то шаги.

— Осторожно, — прошептал Бергер. — Входи, Левинский! Прячься здесь!

Они закрыли дверь.

— Здесь только один, — сказал Левинский, — никакой опасности. Они уже целую неделю не приходят больше в одиночку. Страшно боятся.

Осторожно раскрылась дверь.

— Левинский тут? — спросил кто-то.

— Чего хочешь?

— Пойдем скорее. Это у меня здесь. Левинский исчез в тумане и вскоре вернулся.

— Ты слышал, что там произошло? — спросил Бергер.

— Да. Выходи.

— Что такое?

Левинский выдавил из себя легкую улыбку. На его мокром от тумана лице обнажились зубы, глаза и широкий дрожащий нос.

— Рухнула часть казармы СС, — сказал он. — Есть убитые и раненые. Еще не знаю, сколько всего. Есть потери в первом бараке. Повреждены склад оружия и кладовая. — Он осторожно окинул взглядом пелену тумана. — Нам надо кое-что спрятать. Наверно, только до сегодняшнего вечера. У наших людей было очень мало времени. В общем, до возвращения эсэсовцев.

— Давай сюда, — сказал Бергер.

Они образовали плотное кольцо. Левинский передал Бергеру тяжелый пакет.

— Это со склада оружия, — прошептал он. — Спрячь в своем углу. У меня есть еще один, засунем в дырку под кроватью Пятьсот девятого. Кто сейчас на ней спит?

— Агасфер, Карел и Лебенталь.

— Хорошо. — Левинский тяжело вздохнул. — Они быстро сработали. Сразу, как бомбой проломило складскую стену. Эсэсовцев на месте не было. Когда они появились, наших людей давно и след простыл. Мы добыли еще кое-что, спрятали в тифозном отделении. Распределение риска, понимаешь? Это принцип Вернера.

— Эсэсовцы не заметят пропажу?

— Все может быть. Поэтому мы ничего не оставляем в трудовом лагере. Мы не очень много прихватили с собой, но все, что попалось под руку. Скорее всего они ничего не заметят. Мы пробовали поджечь склад.

— Вы чертовски здорово сработали, — заметил Бергер.

— Счастливый день. — Левинский кивнул. — Пошли. Надо всё незаметно спрятать. Здесь никто ни о чем не подумает. Уже светает. Не удалось прихватить больше, потому что эсэсовцы быстро вернулись, боялись, что разрушены ограждения. Стали стрелять во все, что попадалось на их пути. Думали, кто-нибудь сбежал. Сейчас они успокоились. Какое счастье, что сегодня утром задержали отправку трудовых коммандос. А то ведь готово основание — попытка бегства из-за тумана. Так удалось сохранить наших лучших людей. Скоро, наверно, будет перекличка. Пошли, покажешь, где можно спрятать.

Через час поднялось солнце. Небо стало мягким и голубым, развеялись последние клочья тумана. Влажными и посвежевшими, словно после бани, казались позеленевшие поля с рядами деревьев.

После обеда в двадцать втором бараке стало известно, что во время и после бомбардировки было убито двадцать семь заключенных; двенадцать погибло в первом бараке, двадцать восемь было ранено осколками. Погибло еще десять эсэсовцев, среди них Биркхойзер из гестапо. К этому списку прибавились Хандке и еще двое из барака Левинского.

— Как насчет квитанции, которую ты дал Хандке для получения швейцарских франков? — спросил Бергер Пятьсот девятого. — А если найдут среди его бумаг? Что, если она попадет в руки гестапо? Мы об этом не подумали!

— Как же, — сказал Пятьсот девятый и достал из кармана лист почтовой бумаги. — Левинский был в курсе дела. Он это предвидел. Он забрал все вещи Хандке. Один надежный специально назначенный дежурный стащил их сразу же после того, как разделались с Хандке.

— Хорошо. Разорви эту бумагу! Левинский молодец, здорово постарался. — Бергер облегченно вздохнул. — Надеюсь, наконец-то мы сможем немного успокоиться.

— Возможно. Главное теперь, кто станет новым старостой блока.

Вдруг над лагерем показалась стая ласточек. Они долго летали на большой высоте широкими кругами, все ниже и ниже, а потом с криком опустились на польские бараки. Их отдававшие голубизной крылья почти касались крыши.

— Я впервые вижу птиц в лагере, — проговорил Агасфер.

— Они ищут место, где свить гнездо, — объяснил Бухер.

— Здесь, что ли? — зло хихикнул Лебенталь.

— Они лишились колоколен. Дым над городом чуть развеялся.

— Действительно, — подтвердил Зульцбахер. — Последняя колокольня обвалилась.

— Смотри! — Лебенталь, покачивая головой, разглядывал ласточек, которые с пронзительным криком облетали барак. — К тому же они возвращаются из Африки! Сюда!

— Пока продолжается пожар, им не найти места в городе.

Они посмотрели вниз на город.

— Ну и зрелище! — прошептал Розен.

— А сколько еще других городов так горит? — проговорил Агасфер. — Которые побольше и поважнее. Интересно было бы на них посмотреть.

— Бедная Германия, — произнес кто-то из сидевших на корточках вблизи.

— Что, что?

— Бедная Германия, говорю.

— Вы это слышали, люди? — сказал Лебенталь.

Потеплело. Вечером в бараке узнали, что пострадал и крематорий. Рухнула одна из опоясывающих стен. Перекосило виселицу. Но крематорская труба, как ни в чем не бывало, дымилась во всю мощь.

Небо затянуло облаками. От духоты становилось трудно дышать. Малому лагерю не выдали ужин. В бараках воцарилась тишина. Кто мог, лежал снаружи. Казалось, что спертый воздух должен заменить пищу. Облака становились все толще и бесцветнее и напоминали мешки, из которых вот-вот посыплется еда. Лебенталь, усталый, вернулся из разведки. Он рассказал, что ужин получили только четыре барака в трудовом лагере. Остальным ничего не дали. Прошел слух, что вроде бы пострадал склад с провиантом. Никаких проверок в бараках не было. Видимо, эсэсовцы еще не заметили, что похищено оружие.

Становилось все теплее. Город растворился в каком-то странном сернистом свете. Солнце уже давно село, но облака все еще переполнялись каким-то застоявшимся, желтым блеклым светом.

— Гроза будет, — сказал побледневший Бергер. Он лежал рядом с Пятьсот девятым.

— Будем надеяться.

Бергер посмотрел на него. Несколько капель воды попало ему в глаза. Он очень медленно повернул голову, и вдруг у него изо рта хлынула кровь. Она текла столь естественно и без усилий, что в первый миг Пятьсот девятый просто оторопел. Потом он выпрямился.

— Что случилось, Бергер? Бергер?

Бергер, согнувшись, тихо лежал.

— Ничего, — проговорил он.

— Кровотечение открылось?

— Нет.

— Что же тогда?

— Желудок.

— Желудок?

Бергер кивнул. Он выплюнул кровь, еще оставшуюся во рту.

— Ничего страшного, — прошептал он.

— И все же достаточно страшно. Что нам надо предпринять? Скажи, что мы должны делать?

— Ничего. Просто спокойно полежать. Дать отлежаться.

— Может, мы тебя отнесем в барак? Ты получишь постель.

— Дай мне просто полежать.

Вдруг Пятьсот девятого охватило страшное отчаяние. Он видел, как умирало столько людей, да и сам так часто оказывался почти на грани смерти, что уверовал: смерть отдельного человека уже не значит для него слишком много. Но теперь это тронуло его так же глубоко, как и в первый раз. Ему казалось, что он теряет последнего и единственного в своей жизни друга. Он как-то сразу ощутил безысходность своего положения. Бергер изобразил улыбку на своем мокром от пота лице, а Пятьсот девятый уже представил его бездыханно лежащим на краю цементного пути.